В мобильнике был заведён будильник, но нам он не понадобился — за окном светило солнце, щебетали пташки, радовались новому дню деревенские петухи. На часах было 6 утра — подъём.

Над воротами Слободы висел огрызок Луны в солнечном свете, рассветные краски тёплого утра радовали и удивляли, ложились длинные тени на дорогу, по которой мы шли в монастырь...

Это был день, ради которого мы и приехали в Дивеево.

И в этот день многое было для меня впервые — Канавка, Серафим, литургия... И ещё было ощущение, что я наблюдаю за собой со стороны: вот я пошла туда, вот сказала то-то. Ощущение пребывания сразу в двух планах.

И было одно лицо в соборе, поразившее: необыкновенно красивое лицо молодой девушки — огромные глаза, наполненные счастьем, устремлённые вверх, — лицо Мадонны...

Самое удивительное для меня, не выносящей вообще никакого скопления народа и с юности избегавшей фанатически настроенные коллективы, было то, что я здесь не чувствовала ни себя инородным телом, ни враждебности в окружающих. Поразительная благодать и спокойствие. Подумалось, что очень полезно было бы для души начинать каждый день с литургии...

После завтрака, очень вкусного и очень-русского, мы поехали на источник Серафима Саровского. Дорога петляла среди красивейшего леса, приближая нас к мордовской границе, где за деревней Цыгановка, немного не доезжая до Сарова, находится источник.

Для Соратника, знающего что такое горные речки, проблемы окунуться в источник не было. СБ, нажимая на газ, казалось, мобилизовывал всю свою силу воли. Я вообще не собиралась окунаться, но рубаху, в которой положено быть женщинам на источнике, почему-то взяла с собой.

Купальни стоят на сваях над небольшим, очень живописным, искусственным озером, образовавшимся после того, как отвели русло речки Сатис, на берегу которой когда-то появился родник.

Пока мои компаньоны наливали воду в привезённые баклажки, я присматривалась к ситуации.

Купальни разделены на мужские и женские. Народа было немного, но очереди стояли. Некоторые — и мужчины, и женщины — вместо купален просто переплывали озерцо от одного берега до другого, из воды выходя свекольного цвета.

День был жаркий, градусов тридцать. Но мне было холодно на них смотреть. «Ни за что!» — говорила я себе, уже почему-то стоя в очереди в купальню.

И вдруг к лесенке в озеро, между двумя купальнями, подошла женщина с девочкой лет десяти. Длинная рубашка, белый платочек, косички с бантиками, босые ножки, тонкие ручки и такое светлое лицо было у этого ангела! Я до неприличия в упор смотрела на неё, не в силах оторвать глаз. А она перекрестилась и стала опускаться по лесенке в ледяное озеро.

Передо мной стояли три женщины, родственницы, — бабушка, мама и дочка лет семнадцати. И разговорчивая мама (а может, просто нервничающая) рассказала, как, приехав сюда впервые три года назад, не смогла войти в воду; как в прошлом году она была счастлива, что ей удалось справиться с собой. И сейчас она, закрыв лицо руками, громко шептала: "Батюшка Серафим, дай мне сил, помоги..."

В это время из мужской купальни вышли СБ с Соратником. Мой СБ сиял молодостью и свежестью двадцатилетнего мачо, Соратник невозмутимо приглаживал волосы:

— А чё, нормально!

Зашла я в купальню, спустилась на одну ступеньку в воду и, как ошпаренная, выскочила на помост. Мало того: представила, как — по закону физики — при погружении в воду рубашка всплывёт и накроет меня с головой. И если не задохнусь от холода, то утону, запутавшись в исподнем.

Меня хватило только на частичное обливание.

На обратном пути мы заехали ещё на два источника, находящиеся в Дивееве, но в стороне от монастыря, — Казанской Богоматери и св. Пантелеймона.

Здесь удивило странное соседство новеньких часовни и купален с полуистлевшим сараем — то ли сарай исторический, то ли до него руки не дошли.

Дивеево — село контрастов, понимаешь...

Умылись, набрали воды, напились, посидели в тени купальни, отдыхая.

И сидя вот так на лавочке, не хочешь, да видишь столько разных судеб!

И бесноватый оборванный старик, и больной, орущий дурным голосом, мальчишка, которого мать силком запихивала в купальню, и монахиня, просящая подаяние...

Подаяние просят, вообще-то, на каждом шагу — и местные старики, и продавщицы книг и сувениров у монастырских ворот, и приезжие паломники. Мы, зная это, опустошили перед поездкой здоровенную копилку-свинью, и всё равно её не хватило.

Вернулись мы в свою Слободу к позднему обеду, который и подали нам русские красавицы в сводчатой трапезной. Кстати, за два обеда и два ужина ни разу не видели, чтобы кто-то заказывал спиртное.

А вечером у монастыря и произошло то событие, о котором дважды кукарекал петух...

... Почти одновременно мы протянули друг другу свои книжицы, показывая на только что прочтённое. Словá Серафима Саровского прозвучали как гром небесный в Антарктиде.

— Послушай, — ошарашенно сказала я СБ, — а ведь если бы не эта ситуация, мы бы не купили эти книжки, вчера мы не видели их на прилавках. Может, это было нужно только для того, чтобы мы книжки купили?

— Я только что об этом же подумал, — ответил СБ. — А Соратнику зачем?

— По телефону много общался где не надо.

В последний вечер, пока мужики резались в шахматы на огромной доске между теремами, отправилась я на фотоохоту — облазила все сказочные закоулки Слободы с её сказочными персонажами, которых тут видимо-невидимо.

Между теремами у плетня тормознула печка ленивого Иванушки... На полянку возле Избушки-на-курьи-ножках приземлилась ступа ушедшей на базу Бабы-Яги...

В огромной конуре скучает добрая собаченция... Телега с пьяненьким мужичонкой прикатила к Охотничьему домику...

Грустная Марья-Краса-Длинная-Коса ждёт суженого у плетня с колодцем... Поросята разыгрались в огороде под носом у Пугала...

А народа, между тем, в Слободе прибавилось: закончилась трудовая неделя, и одна часть приехавших собиралась за два дня хорошенько расслабиться, а другая — набраться сил на святой земле.

Шумным вихрем ворвались в ночную тишину ядрёные молодки в русских сарафанах и в кокошниках. Развернули меха баянисты, полились звонкие голоса...

Обитатели Слободы, сбросив с плеч долой лет этак по тридцать, с радостным азартом впрыгивали в хоровод ставшими юными телами, разудало подхватывали частушки, с детским удовольствием включались в игры-шутки-прибаутки.

И разбредались парами, напрыгавшись...

А потом избранную, удельную, землю накрыл божественный покров, зажглись деревянные слободские фонари, ярко освещённые сторожевые башни стали казаться ещё неприступнее на фоне чернеющего неба, а далеко на горизонте редкими точками светились окна дивеевских домов.

Мы с СБ, покинутые тактичным Соратником, медленно брели к терему.

Теперь у нас появилось ещё одно место на земле, куда хотелось бы вернуться, — пойти в ночной монастырь, сесть на лавочку у Троицкого собора, смотреть на сияющие в чёрном небе купола и, перебирая чётки, размышлять о смысле жизни...