Старинные русские города и усадьбы давно уже стали для меня не просто картинкой в фотоальбоме.

Когда-то, в прежние века, жили в этих городах-усадьбах люди, ставшие моими вечными спутниками.

Одни из них оставляли после себя письма, дневники, воспоминания. Другие — распоряжения в своих завещаниях: сжечь весь архив.

Но и те и другие оставляли после себя множество тайн и загадок, разгадывание которых увлекло меня давным-давно...

Мифы о кровавых мальчиках,
или
Ай-да Пушкин — чей-то сын

Степень родства Бориса Годунова с царской семьей по тем временам была наиближайшей: он был посажёным отцом на одной из многочисленных свадеб Ивана Грозного, его сестра Ирина была женой сына Ивана Грозного — царя Фёдора Ивановича. Причём, как утверждают многие источники, брак этот совершился по воле Грозного, что окончательно укрепило положение Годунова при дворе.

Умирающий Иван Грозный включил его в состав некоего "совета министров" при Фёдоре, и первое, что делает Фёдор при вступлении на престол в 1584 году, — присваивает Годунову титул Правителя, передав ему бразды правления государством.

Историк В.О.Ключевский писал: "Он правил умно и осторожно, и четырнадцатилетнее царствование Фёдора было для государства временем отдыха от погромов и страхов опричнины".

Будучи фактически исполняющим обязанности  царя и не имея права на престол, Годунов, конечно же, хотел быть всенародно избранным царём-батюшкой. Конкуренты-претенденты ему, разумеется, не были нужны. Но, как утверждают многие историки, малолетний царевич ему не мешал.

Уже четвёртый брак Ивана Грозного был церковью признан недействительным. Царевич же Дмитрий был рождён от седьмого брака Ивана Грозного с Марией Нагой, которая была по законам того времени чем-то вроде официальной любовницы. Поэтому и царевич мог считаться незаконнорождённым и исключаться из числа претендентов на престол.

Организовывать средь бела дня, при свидетелях, "убиение младенца" с целью когда-нибудь занять царский престол мог только умалишённый. Царь Фёдор Иванович к этому моменту (1591 г.) умирать не собирался, хоть был слаб здоровьем, и вполне мог родить наследника.

Другое дело, что смертью Дмитрия могли (и смогли) воспользоваться враги Годунова, обвинив его в убийстве.

Годунов мешал всему высшему окружению:

• Нагим — поскольку, в случае бездетной кончины царя Фёдора, царевича Дмитрия можно было бы объявить претендентом на престол. В 1605 году Мария Нагая, мать убиенного царевича, признала Лжедмитрия I своим сыном, что не помешало ей через год, после его убийства, отказаться от своих слов, заявив, что царевич Дмитрий погиб в Угличе.
  
• Шуйским — поскольку, будучи по крови Рюриковичами, они сами себя считали претендентами на царство.

Мнение Шуйского по поводу случившегося менялось вместе с "политикой партии":

• В 1591 году причиной смерти царевича он назвал несчастный случай. После появления слухов о самозванце (1602 г.) торжественно поклялся на Лобном месте перед народом в "несомнительной смерти царевича, им виденного в гробе и в могиле".
• В 1605 году он объявил, что царевич спасся от убийц, а вместо него был убит "попов сын". Вместе с боярами Шуйский ездил в Тулу встречать Лжедмитрия I и там признал его истинным царевичем Дмитрием.
• В 1606 году, став царём, утверждал, что Дмитрий был убит по приказу Бориса Годунова. Останки царевича были объявлены нетленными, после чего последовал торжественный их перенос из Углича в Москву, в Архангельский собор.
• Романовым — поскольку, согласно романовской легенде,  умирающий царь Фёдор Иванович предлагал скипетр Фёдору Никитичу Романову, двоюродному брату по матери. Тот якобы стал скромно отнекиваться и в это время Годунов, растолкав всех, вырвал скипетр из рук царя. А другая легенда гласит, что перед смертью царь Фёдор благословил на царство младенца Михаила Романова.

После зачисток  Ивана Грозного — к 1598 году, когда царём стал Борис I, — в высшем боярском свете осталось только два сильных клана, имеющих претензии на трон: Шуйские и Романовы. И кроме Годунова этим кланам непременно мешал бы царевич Дмитрий.

Шуйские к этому времени уже были возвращены из ссылки и вынужденно служили новому царю, а семья Фёдора Никитича Романова в 1600 году была арестована по обвинению в попытке отравления царской семьи и вместо смертной казни, которая должна была бы последовать по этому, по словам Р.Скрынникова, "самому громкому политическому процессу времён Годунова", была отправлена в ссылку. Фёдора Никитича насильно постригли в монахи под именем Филарет, его жена Ксения Ивановна стала инокиней Марфой.

Между тем вырисовывается интересная связь Романовых с Лжедмитрием-Отрепьевым.

Мать первого царя из дома Романовых  Ксения Ивановна имела родовую вотчину в Угличе, а по одной из версий — из этих же мест был родом Юрий (Гришка) Отрепьев.

Во всяком случае, бесспорно то, что Отрепьев жил некоторое время при дворе Романовых в Москве именно в 1600 году. Каким-то образом ему удалось избежать участи Романовых, укрывшись в монастырях. Затем он бежит в Литву и через какое-то время становится слугой польского князя Вишневецкого, которому якобы и "открылся во время болезни", что он — чудом спасшийся царевич.

А потом, в 1605 году, последовало освобождение царём Дмитрием I всех Романовых из ссылки и назначение Филарета митрополитом ростовским. А еще позже тот же Филарет, уже Лжедмитрием II, был возведён в сан патриарха всея Руси.

Именно в связи с Романовыми становится понятным наличие версий о двух мальчиках. Вероятно, 15 мая 1591 г. состоялась попытка низвержения Годунова путем обвинения его в убийстве царевича. В качестве жертвы был найден похожий на него ребенок. Однако в момент припадка падучей  (эпилепсия) царевич случайно нанёс себе рану ножом.

А фамилия мальчика, который должен быть погибнуть вместо царевича, — Отрепьев.

Как писал В.О.Ключевский, — "Романовы и Шуйские разделили функции по свержению Годунова между собой: Романовы "создали" самозванца, чтобы низложить Годунова, а Шуйские убрали и самозванца, очистив престол для одного из своих".

Получается, что благодаря Романовым и Шуйским, рвущимся к власти, страну десять лет лихорадило явление самозванцев народу,  вызвавшее интервенцию и разорение страны, породившее в дальнейшем самозванство хроническое, вплоть до советской власти. "А далее — везде..."

И потекли года, десятилетья и столетья.

Официальная версия события в Угличе излагалась в соответствии с текущим моментом:

• 1591 год — заслушав материалы дела, царь Фёдор и священный собор приняли решение, что "царевичу Дмитрею смерть учинилась Божьим судом", т.е. была принята версия несчастного случая. Но слухи об убийстве царевича не прекращались.
  
• 1606 год — к власти пришел Василий Шуйский. Официальный статус получила версия об убийцах, подосланных Борисом Годуновым.
  
• 1613 год — вступление на престол Михаила Фёдоровича Романова. Версия убийства становится неоспоримой. Понятное дело: необходимо было оправдать собственное сомнительное право на трон.
  
• 1816 год — Н.М.Карамзин начинает издавать «Историю государства Российского». Что бы он сам ни думал по этому поводу, но изменять точку зрения, признанную династией Романовых, он не стал.
  
• 1825 год — А.С.Пушкин в Михайловском сначала пишет драму «Борис Годунов», а затем — письмо П.А.Вяземскому, где восторгается собой: "Ай-да Пушкин, ай-да ..... сын!"
  
• А тут еще и Мусоргский со своей оперой подоспел, и Шаляпин со своим артистизмом...
  
• В 1930-е годы Иван Грозный практически признан национальным героем, дабы оправдать размах собственной опричнины. Борис Годунов вместе со всеми остальными царями был объявлен кровопийцей.
  
• А в путеводителе по Угличу 1960-х годов вообще нашла шедевр: "Весть об убийстве царевича послужила сигналом к восстанию угличан против жестокого угнетения со стороны московских дьяков и бояр, ставленников царского правительства."  Во как...
  
  

  ---

Из всей этой компании у меня претензии только к «нашему всему».  С остальными всё ясно: летописцы-историки — люди подневольные.

Есть притча о том, как попали в ад убийца и писатель. Долго они жарились на сковородке, пока писатель не заметил, что остался в одиночестве. «Как же так, — спросил он Господа, — почему ты его отпустил, а я до сих пор мучаюсь?»  И услышал в ответ: «Уже давно нет тех, кто помнит о его преступлении, а яд, которым ты отравил своих читателей, и сейчас разъедает их души».

Это я к тому, что наш народ философию учил не по Гегелю, а с историей страны знакомился, как правило, по Пушкину и Толстому.

Давайте на минуту забудем, что "Пушкин – наше всё", как в тяжёлую похмельную минуту написал однажды Аполлон Григорьев (бедняга не просыхал бы с горя до конца своих дней, — или лишь горько усмехнулся бы? — узнай он, что через много лет поколение строителей коммунизма начисто забудет его имя, а слова о Пушкине припишет Достоевскому).

1825 год. Пушкин второй год живет барином в Михайловском на положении неблагонадёжного. Друзья из Москвы и Питера не приезжают. Был только Дельвиг и Пущин — "...поэта дом опальный, о Пущин мой, ты первый посетил".

Вокруг Пушкина — 30 человек дворни, "верная подружка" Арина Родионовна, гарем из Тригорского пополам с Алексеем Вульфом и дворовые девки, иногда брюхатые от него.

Тоска. Придумывает себе аневризм, чтобы удрать, якобы на лечение, за границу. Просит друзей похлопотать за него перед царём. Жуковский ему отвечает: «Сиди в деревне молчком».

Сидит. Пишет.

В письме к В.А.Жуковскому от 17 августа 1825 года:

"...трагедия моя идёт, и думаю к зиме её кончить; вследствие чего читаю только Карамзина да летописи. Что за чудо эти 2 последние тома Карамзина!"

Какие такие летописи читает наш Пушкин в своей "ветхой избушке"? Те, которые цитирует Карамзин в своей «Истории государства Российского»? Никакими архивами, куда он получит доступ только в 1831 году, ещё не пахнет.

7 ноября 1825 года — драма «Борис Годунов» закончена. Посвящена Карамзину: "Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностью посвящает Александр Пушкин".

Благоговение Пушкина Карамзин прочувствовать не успел, в отличие от язвительности эпиграммы:

Кстати, в 1826 году "благоговейный" Пушкин пишет в письме к Вяземскому:

"... что ты называешь моими эпиграммами противу Карамзина? Довольно и одной, написанной мною в такое время, когда Карамзин меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие и сердечную к нему приверженность. До сих пор не могу хладнокровно об этом вспомнить."

Ай-да Пушкин...

Через  несколько лет в набросках предисловия к  «Борису Годунову»  Пушкин напишет:

"Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в драматические формы одну из самых драматических эпох новейшей истории. Не смущаемый никаким иным влиянием, Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении планов, Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени."

"Не смущаемый" и "небрежный"  подражатель Шекспиру, заимствовавший.у Карамзина недоказанную версию убийства царевича, неизвестно что называющий летописями, лучший наш поэт окончательно пригвоздил царя Бориса к позорному столбу.

И вот уже у Годунова — все признаки интоксикации на фоне галлюцинации:

Не окровавленные, а кровавые. И не мальчик, а мальчики. Прямо царь Ирод какой-то...

А ребёнок, царевич Дмитрий, унаследовал от папаши эпилепсию и буйный нрав. Очевидец писал, что любимая игра мальчика была — отрубать детской саблей головы снежным фигурам, приговаривая: «Вот тебе, Бориска. Вот тебе, Василий».

А в тех летописях, которые хотел прочитать Пушкин, приведены показания свидетелей гибели Дмитрия, которые единодушно утверждали, что мальчик "уколол себя в горло", одни говорили, что при падении, другие — во время конвульсий на земле.

Но про несчастный случай писать совсем неинтересно.

А через несколько лет, опять основываясь на досужих сплетнях, сочинит Пушкин пасквиль на Сальери. Впрочем, тут его понять можно: чтó ему репутация известнейшего композитора, когда он эту историю о себе рассказывал?!

Как же прав другой наш поэт, который сказал однажды:

А еще один, намного позже, говорил, обращаясь к Художнику:

По историческим данным, Углич намного старше Москвы. В летописи сообщается, что в 937 году от князя Игоря "прииде во Угляны" некий княжич для переписи населения с целью сбора дани, по-нашему говоря, — рэкетир приехал.

Центром удельного княжества город стал в XIII веке, а своего расцвета княжество достигло в пору правления Андрея Большого в конце XV века. Его брат Иван III (будущий дед Ивана Грозного) правил Москвой, и были братья заклятыми врагами, поскольку еще со времён Ивана Калиты Углич находился в зависимости от Москвы.

Борьба амбиций едва не кончилась войной, после чего князь Андрей в пику великому князю отстроил свою столицу абсолютным подобием Москвы. Кремль в Москве и кремль в Угличе совпадали по топографии и архитектуре: то же количество башен в стенах, те же названия проездных ворот (Никольские, Спасские, Флоровские), то же расположение церквей, дворцового комплекса, колокольни. При этом дворец удельного князя был сложен из камня, тогда как в Москве он был ещё деревянным.

Князь Андрей приглашал к себе на службу выдающихся иконописцев, при его дворе несколько лет работал Дионисий. Возможно, князю Андрею мы обязаны красотой московского Кремля: взыграло в Иване III ретивое, выписал он мастера из страны далёкой и повелел евроремонт учинить в детинце старом, московском. И Дионисия-богомаза к себе переманил посулами великокняжескими. И расписал Дионисий собор Успенский, Аристотелем Фиоровантским возведённый. А Аристотель тот вскоре сгинул в неизвестности по причине загадочной...

История соперничества родных братьев закончилась в духе времени: князь Андрей был убит, а "Углицкий удел" присоединён к великому княжению.

Древний город появился на горизонте нежданно. Правый берег узкого канала внезапно оборвался, и сразу за мысом, там, где Волга заворачивает за "угол", возникла странная картина: справа реку перегородила громадина гидроузла; прямо, на небольшой возвышенности берега, разноцветной красно-сине-жёлто-зелено-белой палитрой куполов и соборов манил к себе кремль; а у пристани, к которой и направлялся теплоход, рекламным плакатом разлеглась цифра 937 — год первого упоминания Углича в летописи.

Углич встретил нас моросящим дождиком — таким противным, когда не знаешь, то ли открывать зонт, то ли нет, — сувенирными палатками и ряжеными с гармошками.

Ряженые наяривали почему-то «Аргентинское танго», которое наш народ трансформировал в городской романс под названием «На Дерибасовской открылася пивная». Причём лица весёлых аборигенов намекали на недавнее посещение подобного заведения и страстное желание, немедленно после проводов последнего за день теплохода, отправиться туда же.

Ассортимент сувенирных палаток тоскливо-традиционно напоминал Воробьёвы горы 1990-х годов: матрёшки, шали расписные, крашеные яйца, домовые с лешими, прихватки, лукошки. Тормознула машина времени в тихом городке, отошёл рулевой ненадолго...

Процесс опустошения кошельков коснулся в основном французов, прибывших на теплоходе «Николай Бауман».  Не обратила бы внимание на это имя, если бы мимо меня пулей не пролетел мальчишка лет десяти, орущий:

— Баб, а вон ещё Николай Бойман стоит!

С ужасом чапаевским вздрогнула: кто такой, почему не знаю? Оказывается, имя это было по-иностранному написано.

Первое, что видит сошедший с теплохода турист, — яркую нарядную церковь царевича Дмитрия на Крови, стоящую на невысоком берегу Волги. И, зная, по какому поводу церковь построена, такая яркость кажется неуместной.

Но если бы сей турист знал, какие росписи он увидит внутри этой церкви...

Основная туристическая трасса Углича, от пристани до кремля, проходит через Успенскую площадь, главную в городе. И по причине своей парадности площадь чиста, обновлена, но как-то демонстративно пустынна.

На площади было замечено лишь несколько человек, по внешнему облику которых было очевидно, что единственная статья дохода города — туризм — вряд ли расходуется на улучшение жизни рядовых угличан.

Самой заметной вертикалью на площади является Казанский храм. Его колокольня, наверное, самая высокая в городе и, как Эйфелева башня в Париже, видна отовсюду.

Серо-голубые тучи то наползали, накрывая нас мелкими каплями дождя, то уползали, пропуская слабые солнечные лучи, освещающие купола собора, к которому мы направлялись по дивной аллее. Мы шли к кремлю, где когда-то произошло событие, благодаря которому маленький провинциальный городок остался в памяти народной...

Нынешний кремль Углича — понятие, скорее, символическое.

Крепостную стену разобрали в конце XVIII века. От дворцового комплекса удельных князей, построенного в конце XV века, остались только Княжеские палаты. Век XVII напоминает о себе церковью Дмитрия на Крови (1692 г.), XVIII век — Спасо-Преображенским собором (1713 г.), XIX — обезглавленным Богоявленским собором (1827 г.) и зданием бывшей городской Думы (1815 г.), в котором в 1917 году была объявлена смена власти. Ну а век XX представлен раздолбанным трактором, сиротливо стоящим около сей бывшей Думы, — очевидно, в качестве символа победы пролетариата над гнилой интеллигенцией.

Наша группа остановилась на главной аллее кремля, напротив Спасо-Преображенского пятиглавого собора.

Экскурсовод, молодая девушка с очаровательным волжским говорком, словно отличница на экзамене по краеведению, лихо отбарабанила заученный текст; потом, как учительница, строгим голосом задала туристам вопрос о символике архитектуры храмов — туристы потупили взоры, будто двоечники "на камчатке".

— Ну что, не знаете, православные? — было спрошено насмешливо.

Православные — а может, и не очень — молчали как партизаны, стыдливо отводя взгляд от предмета их незнания.

Мы с СБ, переглянувшись, пошли снимать собор. Собор необычайно хорош! Стоящий на обрыве, он будто парит в небе. И классические портики, пристроенные в середине XIX века, совершенно не нарушают его прелести.

Собору повезло, что в 1929 году, когда воинствующие атеисты грабили и сносили храмы, он был передан музею, и сейчас в одном из его приделов размещена экспозиция икон.

Экспозиция впечатлила, скорее, своей судьбой: на голых, крашеных в немыслимый цвет стенах висят иконы разных размеров — от маленьких до огромных, в человеческий рост, — из взорванных и затопленных храмов и монастырей.

А потом мы вошли в алтарную часть собора и ахнули! Первое впечатление — какой-то сомнительно-православный храм, причём не в ругательном, а в одобрительном смысле.

Отсутствие поддерживающих столпов, большая высота здания с удивительной верхней подкупольной частью, светлый купол с классическим седобородым Саваофом — всё это создает ощущение воздушной легкости, не свойственное, вообще-то, православным соборам.

И еще, я думаю, это ощущение усиливается от объёмной росписи стен, выполненной в 1810-1811 годах.

На трёх стенах, в несколько рядов, изображены евангельские сюжеты — копии работ художников эпохи позднего Возрождения, и главная, именная, фреска собора — «Преображение»,  копия Рафаэля.

Вообще эти росписи странное впечатление производят: "будто каплю Шанели  добавили в щи". Недоумение вызвал сам факт наличия католических  росписей в православном соборе. Пока не сообразила: ну да, Александр Первый, любовь-морковь с Европой.

Шестиярусный, неканонический, иконостас потрясает размером и роскошью позолоченной деревянной резьбы.

Всё это мы разглядывали, сидя на лавках, расставленных ярусами вдоль стен и полностью заполненных русскими и нерусскими притихшими слушателями.

Перед иконостасом встали четверо певчих с нотными листами в руках. Зная реакцию своего организма на церковное пение, я включила видеокамеру, для прикрытия и отвлечения. Прикрыться удалось. Отвлечься от звуков, рассматривая на большом приближении иконостас, — не очень.

Тот десятиминутный мини-концерт, пожалуй, был самым сильным эмоциональным впечатлением за весь круиз. Акустика в соборе — потрясающая, и мне, воспитанной на хоровом многоголосье, казалось, что перед нами церковный хор, а не четыре человека.

И только сейчас, просматривая ту часть нашего фильма, могу внимательно разглядывать иконы, которые снимала тогда "на автопилоте". В местном ряду иконостаса, по сторонам от Царских врат, находятся иконы начала XVIII века — Богоматерь Ильинская  и Господь Вседержитель,  неизвестных мастеров украинского барокко. Удивило изображение Спасителя: нарядная одежда и спокойно-домашний взор при полном отсутствии страдания или ярости. А на иконе Богоматери удивил лик Младенца: маленький лысый старичок, устремивший взгляд куда-то вниз, в сторону от тех, чьи грехи когда-то пришлось ему искупать...

По дороге к следующему историческому объекту остановились мы у восьмигранной колокольни, построенной в стиле нарышкинского барокко  в 1730 году, с электронными часами  Угличского часового завода, установленными в 1984 году.

Недоумение, переходящее в остолбенение, достигло апогея в соборе царевича Дмитрия на Крови.

Трапезная расписана в 1788 году на библейские сюжеты — Сотворение мира, Грехопадение, — и обнажённые мужчины и женщины, во всём рубенсовском откровении, оставляют ощущение пребывания в общественной бане.

А в непосредственной близости от этой обнажёнки стоит икона (1692), с которой растерянно-непонимающе смотрит на всё это голое безобразие Николай Чудотворец.

Объяснений у меня целых два. Поскольку церковь была храмом-памятником, она не имела прихода, поэтому возмущения масс можно было не опасаться. Службы проводились только в дни рождения и смерти царевича, очевидно, для своих.

Второй аргумент — время Екатерины Второй, не слишком большой пуританки. И возможно, что после росписей в этой церкви, отсылающих к голышам Микеланджело, и пришла идея украсить соседний Спасо-Преображенский собор фресками а-ля Рафаэль со товарищи.

В общем, в очередной раз убедились, что метод социалистического реализма не был открытием советских идеологов. Испокон веков искусство было на службе у государства.

А на западной стене храма — живописное полотно 1772 года «Убиение царевича»,  на котором изображена вся история, произошедшая 15 мая 1591 года именно на этом месте.

Эта композиция — модернизированный вариант житийных икон. Но если там отдельные сюжеты изображены в отдельных окнах-клеймах, здесь несколько сюжетов объединены в одну картину, которая читается слева направо — царевича одевают на прогулку, сцена убийства, расправа с предполагаемыми убийцами, перенесение мощей царевича в 1606 году в Москву.

А рядом — тот самый колокол, "... в который били в набат при убиении Благоверного царевича Дмитрия, в 1593 году прислан из Углича в ссылку в град Тобольск... Весу в нем 19 пуд. 20 фунтов". Из ссылки в Углич колокол был возвращен в 1892 году.

Единственное здание кремля, которое может помнить всю эту историю, — Княжеские палаты, в которых, очевидно, и проживал обречённый ребенок.

Палаты эти — самое древнее жилое строение Руси и единственная сохранившаяся часть дворцового комплекса, разграбленного и сожженного поляками в XVII веке.

Долго палаты стояли в полуразрушенном виде, пока в 1801 году один из купцов города не отремонтировал здание, а позднее, в конце XIX века, к юбилейной дате — как всегда, невпопад — здание "отреставрировали", пристроив весёленькое крыльцо в псевдорусском стиле.

И с 1892 года здесь располагается Угличский музей древностей, куда нас не повели, почему — непонятно...

А повели нас — понятно почему — в музей под названием «Библиотека русской водки»,  открывшийся в 1998 году.

С какого хронического перепоя можно было сей "очаг культуры" назвать библиотекой — догадываюсь. Но то, что до сих пор не нашлось в городе ни одного человека, знающего, какое слово является корнем слова библиотека,  — понимать отказываюсь.

Повод для создания музея — земляк угличан, будущий король русской водки П.А.Смирнов, университетами которого были трактиры его дядьки в Угличе.

Представленная экспозиция (800 образцов продукции 80-ти старейших ликеро-водочных заводов России) поражает количеством экспонатов в виде бутылок, этикеток, графинов, керамических и деревянных плошек, самогонных аппаратов, фотографий весёлых женщин в обществе усатых мужчин.

А рядом с самогонным аппаратом, как поминальная часовня на дорогах Крита, стоит чёртик зелёный, ловля которого казённой простынёй считалась хроническим хобби нашего народа.

Апофигей всего этого — государственный флаг России, элегантно наброшенный на некую тумбу и придавленный бутылками "русской горькой".

Вот в связи с наличием этого национального атрибута и пришло время вспомнить еще об одном мифе — о вечном русском пьянстве.

И опять же в связи с Пушкиным.

Мифы об особенностях национальной жизни,
или
Пушкин — с точки зрения пьяницы

"Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов."

1824 г., А.Распопов (племянник Энгельгардта, директора Лицея) — о встрече с Пушкиным в Могилёве.

"Я, от радости такой встречи... побежал к... товарищам известить их, что проезжает наш дорогой поэт А.С.Пушкин. Восторг был неописанный. Пушкин приказал раскупорить несколько бутылок шампанского."

1825 г., А.Вульф (сосед из Тригорского) — «Записки»

"Сестра моя Евпраксия, бывало, заваривает всем нам после обеда жженку... сидим, беседуем да распиваем пунш. И что за речи несмолкаемые... сопровождали нашу дружественную пирушку!"

1829 г., М.Пущин (брат лицейского друга) — о встрече на Кавказе

"Пушкин приказал притащить ко мне... ящик отличного рейнвейна, который ему Раевский дал на дорогу."

1830 г., П.Вяземский — «Старые записные книжки»

"Зашёл спор по поводу французских событий... Мы побились с Пушкиным о бутылке шампанского."

1834 г., А.Пушкин — жене

"Третьего дня... Соболевский... зовёт его (Льва, брата Пушкина, — Greta) ко мне обедать... Садимся за стол; подают славную ботвинью; Лев Сергеевич хлебает две тарелки, утирает осетрину, наконец, требует вина."

Вот эта цитата свалила меня в своё время, трезвую, наповал: съел две тарелки ботвиньи, потом еще осетрину "утёр" и только после всего съеденного требует вина! И это Лёвушка Пушкин, которого все пьяницей называли.

Приверженец  и  адепт "зело  пития" скажет,  что  подборка  некорректна:  это  дни будничные. А праздники? А встречи?

Это написано ровно через год после событий на Сенатской площади. Посвящено государственному преступнику Ивану Пущину, Большому Жанно, соседу по келье в Лицее.

И.И. Пущин — «Записки о Пушкине» (январь 1825 г.)

"...в Острове (под Псковом), проездом ночью, взял три бутылки клико  и к утру следующего дня приближался к желаемой цели... на крыльце Пушкин, босиком, в одной рубашке... выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату... Настало время обеда. Алексей (слуга) хлопнул пробкой... Незаметно полетела в потолок и другая пробка; попотчевали искрометным няню, а всех других — хозяйскою наливкой... между тем время шло за полночь. Нам подали закусить: на прощанье хлопнула третья пробка... На часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем, и пьём на вечную разлуку!"

Расставаясь навечно, за неполные сутки выпили три бутылки шампанского... Нынешние мужики нализались бы в лоскуты, обрыдались бы на груди друг у друга, да и мордой — в салат.

И была еще одна встреча — последний для Пушкина сбор лицейских друзей, 19 октября 1836 года. Собралось 11 (одиннадцать) сорокалетних мужиков. В традиционном протоколе рукой Пушкина записано:

"Обедали вкусно и шумно. Выпили три тоста а) за двадцатилетие Лицея;   б) за благоденствие Лицея;  в) за здоровье отсутствующих..."

Про водку что-то — ни гу-гу. Кто ж её-то пил?

А.Керн — «Воспоминания»

"Однажды утром ко мне явился гвардейский солдат... "Не узнаёте меня, Ваше превосходительство? А я из вашей вотчины... я помню, как Вы изволили из Ваших ручек потчевать водкой отца моего."

1833 г., А.Пушкин — жене

"Одно меня сокрушает: человек мой... глуп, говорлив, через день пьян... Кстати о хамовом племени: как ты ладишь своим домом?"

Вот мы с Пушкиным и ответили на вопрос: кто, что и когда. Вообще, приятно находить у классиков свои мысли.

1834 г., А.Пушкин — жене

"... скажи мне, что ты пьёшь, и я скажу тебе, кто ты."

И, возвращаясь к Угличской «Библиотеке русской водки», — очень символичным показалось наличие главного атрибута страны в этом странном музее. Пьяными головами управлять проще.

А посетители «Библиотеки», тем временем, быстренько пробежав мимо застеклённых витрин с раритетами, выстроились в очередь у прилавка, с нетерпением ожидая обещанного.

Появление из подсобки девушки-библиотекаря в русском сарафане и с толстой косой, с медным подносом в руках, на котором призывно зеленела лучшая закуска в мире, было встречено радостным оживлением.

Мужики и ядрёные молодки кинулись "читать" предложенные экземпляры.

— Больше трёх в одни руки не даём! — было сказано библиотекаршей, раздающей по 50 граммов с солёным огурчиком.

И поплыл над библиотекой аромат прочитанного...

Из избы-читальни унесли мы в качестве сувениров белую можжевеловую повесть для СБ и роман «Старый Кашин» вроде как для меня...

И длинными зимними вечерами, "когда метель кричит, как зверь", закутавшись в плед и утонув в кресле, буду я согреваться тем целебным романом, ведя неспешный разговор с одним из своих вечных спутников, человеком без селезёнки, но в пенсне, пытаясь понять — зачем обидел он того, кто прославил крошечный сонный городишко.

А встреча с Плёсом была назначена на следующий день...