| ||||||
| ||||||
| Пролог Лас Америкас — Ла Калета Парк Орлов Канделярия — Санта-Крус-де-Тенерифе Адехе — Пуэрто-де-Сантьяго Лоро Парк — Пуэрто-де-ла-Крус |
 |
20. 9. 2007 (9 часов 07 минут)Дорога до Санта-Крус показалась уже родной — они ласточкой пролетели до поворота на TF-2, оставили справа по борту Ла Лагуну и въехали на северную автомагистраль, TF-5. Вот тут они и увидели, что север и юг Тенерифе — это две большие разницы! Ландшафт стал постепенно меняться после поворота на Лагуну — вместо скал и кактусов за окном мелькали пальмы и драцены, вместо лысых гор слева по курсу виднелись лесные горные массивы. Всё вокруг было в буйной зелени. Да и Тейде, видимый отовсюду, как Эйфелева башня в Париже, тут был совсем другой: если на юге с побережья видна только его вершина и не сразу разберёшь среди окружающих его гор, где тут самый главный пик, то здесь он возвышался во всей красе
над долинами и холмами — шиш с кем перепутаешь. Над трассой совсем низко висело облако, и они, ещё не зная о предстоящем вскоре купании в облаках, ахнули от удивления. А внизу, весь в зелени, лежал огромный Пуэрто-де-ла-Крус. Въезд в город сопровождался диалогом: — Указатель: Лоро Парк — поворот налево. — Когда? Сейчас налево? — А кто знает?! — А точно был "Поворот налево"? — Был. Только относительно какого поворота он был... — А как назад-то выезжать будем? — Да как всегда: поматерясь, выедем как-нибудь! |
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (Loro Parque) |
 Лоро Парк — главная гордость Тенерифе, вторая сторона его визитной карточки. Приехать на Остров и не побывать здесь — невозможно. Если только сильно сопротивляться. Автор идеи и хозяин парка, большой любитель Таиланда, создал на вулканическом острове тропический сад, он же зоопарк, где собраны всякой твари по не одной паре — с разных континентов и из разных климатических зон. Недоумение тайскими мотивами, которое посещает-таки в первые минуты при взгляде на золото и драконов тайской деревни, быстро исчезает, стóит только перейти по мостику через пруд, в котором теснятся — иначе не скажешь! — жирные карпы,
и увидеть поляну с пальмами — чистый Куинджи... И всё... Понимаешь, что попал — в детство, в сказку, в мечту. Побывав уже на шоу дрессированных попугаев и орлов, С.Бирлиц и Грэт в этом парке решили остановиться только на водных шоу и, сориентировавшись в их расписании, с картой в руках пошли гулять по парку. Дорожка вела их мимо пары горилл, семейная идиллия которых не позволяла пройти мимо: глава семьи мрачно обдумывал перспективы будущего, отвернувшись от бледных немочей за стеклом, на которых кокетливо поглядывала очаровательная дурашка, возлежащая у его ног. В пингвинарии — полный восторг! Там, за стеклом, — мороз, лёд, падающий снег — словно крутящаяся сцена в театре. Стайка пингвинов на скалах — будто массовка, бестолково переступающая ногами от смущения. А на берегу, как на авансцене, — не то вожак, не то изгой, — солист в ожидании не то аплодисментов, не то помидоров. "Глупый пúнгвин робко прячет тело жирное в утёсах", — ни к селу ни к городу вспомнилось Грэт при взгляде на солиста. На самом деле это не сцена крутилась: вокруг пингвинария двигалась дорожка с посетителями, и кто тут зритель, а кто артист — вопрос философский. А в нижней части пингвинария, за стеклом, плескался молодой пингвинёнок, танцуя вальс под медленную звенящую музыку, а в стеклянной трубе по кругу носились мириады какой-то рыбной мелочи... На Шоу касаток они пришли заранее, чтобы занять места повыше, памятуя о вероятности быть обрызганными игривыми касатками. Как оказалось, и правильно сделали. Шоу не началось, а зрители уже вопили от восторга: на большом экране они вдруг увидели себя — будто впервые в жизни взглянули в зеркало. Кто-то хохотал, кто-то смущался, кто-то пугался — всем остальным на радость. Апогеем было появление на экране карапуза, который, увидев знакомое лицо, тянулся ручонкой в ту сторону, словно хотел пощупать сам себя! А потом на водную сцену выплыли артистки — касатки. Мама дорогая, что только они не делали! Они возили на своём носу дрессировщиков, катали их на спинах, кувыркались в воздухе, летали ласточками, танцевали на собственных хвостах, делали сальто навстречу друг другу... Грэт сидела в полном обалдении: то, что одной касатке можно объяснить, ЧТО ей надо делать, — она, Грэт, допускала. Но как объяснить второй касатке, что той нужно именно в этот момент, да ещё и параллельно, да ещё в противоположную
сторону, перекувырнуться, — это Грэт понимать отказывалась... А артисты тем временем всплывали на авансцену и махали хвостами, принимая аплодисменты от зрителей и поцелуи от дрессировщиков. По дороге к следующему шоу резиденты остановились перед гигантской Тортиллой, которая медленно ползала туда-сюда, с удовольствием позируя дикарям с фотоаппаратами, и заглянули к тиграм — полосатому и альбиносу, которые резвились на травке, будто малые котята. А другие котики, морские, уже готовились к очередному своему бенефису. Они и впрямь как игривые котята: с удовольствием ползали по сцене на пузе, мухой взлетали из воды на стоящий там желоб, жонглировали мячами, прыгали через обручи, крутили их на своих шеях, разыгрывали сцены любви и ревности с дрессировщиками, вытворяли немыслимые пируэты и акробатические этюды... Самое трогательное представление, пробирающее до слёз, — Шоу дельфинов. Такая обоюдная, искренняя, бескорыстная любовь и нежность между этими красивыми существами — дельфинами и молодыми ребятами — в каждом движении, в каждом номере! И опять сознание отказывалось понимать — КАК можно объяснить двум дельфинам, что им надо одновременно подставить свои носы под дрессировщика, а третьему — что именно в этот момент он должен через дрессировщика перепрыгнуть?! А когда в лодку, запряжённую дельфином, посадили малыша и он под тихую музыку поплыл в окружении кувыркающейся свиты, носами зашмыгал весь зал. Дельфины были счастливы — они радостно пищали, признаваясь в любви малышу, а потом легли мордашками на сцену, ожидая проявления любви ответной. И дождались — поцелуй рыженькой красавицы был апофеозом и финалом шоу. Какой-то комплекс неполноценности появляется после всего увиденного — так и кажется, что на своих кухонных посиделках эти артисты нет-нет да и заметят снисходительно: — И эти особи, ковыряющие в носу, считают себя самыми разумными существами?! Градус впечатлений был немыслимо высок, и, чтобы привести организмы в уравновешенное состояние, резиденты направились в мир флоры. В саду орхидей чирикали птички, каркали попугаи в клетках, а любимые цветы Грэт поражали её своим разноцветьем. Флора вообще там восхитительна — банановые заросли, заросли алоэ, заросли стрелиции, заросли фикусов, заросли кактусов, заросли лиан и других прочих непонятных деревьев. И среди всего этого — озёра, водопады, гроты, речки, мостики... Лепота однако... Ничто не предвещало мелкой гадости со стороны обитателей парка. И вдруг на одной из дорожек парка Грэт была облита струёй воды. Она от неожиданности замерла и стала оглядываться: что это было? И тут струя воды накрыла её ещё раз. Она увидела над собой, на небольшом возвышении, слона. — Слон, ты что? Обалдел? — возмутилась Грэт. Договорить она не успела: её опять окатили. С.Бирлиц ухахатывался, снимая на видео процесс полива и стоя на безопасном расстоянии от места происшествия: напротив слона, тоже над тропинкой, в тенистом углу сидели три черепахи, которые и обливали прохожих. Время было обеденное — солнце палило, звери разбредались по норам, розовые фламинго прятались в тень. И голодные резиденты покинули парк, направившись в город. |
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (Puerto de la Cruz) |
Небольшая гавань Пуэрто-де-ла-Крус, приписанная в давние времена к городу Ла Оротава, к началу XVIII века стала главным портом северного побережья острова. Оживлённые торговые связи обеспечивали, кроме постоянного финансового потока, приток рабочей силы. Слухами Европа полнилась всегда, и к концу XIX века сюда на зимовку потянулись караваны толстосумов из северных
стран. Так Пуэрто-де-ла-Крус стал первым курортом на Тенерифе. |
 С.Бирлиц и Грэт лихо въехали в город, приблизительно понимая, что океан должен быть слева, покрутились по узким улочкам в поисках стоянки, не обнаружили ничего похожего и втиснулись в первую же скважину между машинами. Остановились они удачно: рядом оказался небольшой ресторанчик, вполне вкусный, который к тому же оказался недалеко от набережной. Куда они затем и направились, предварительно сфотографировав название площади. Они шли по узеньким улочкам, и то, что они успели увидеть, им понравилось очень: стильный город без столичной помпезности, традиционно приморский — с жителями, сидящими за столиками кафе, с детьми в колясках, с седовласыми стариками, обсуждающими футбольные или иные страсти. Красивые улицы с разноцветными домами и канарскими балконами... Они пожалели, что уже отобедали: на набережной — а вернее, под набережной, то ли в бывшей скале, то ли в пещере гуанчей — они увидели колоритный ресторан, прямо над океаном, над бушующими волнами. Таких волн они у себя в Лас Америкас не видели. Это действительно были мощные валы, возникающие, казалось, из абсолютной глади и с грохотом обрушивающиеся на серый песок, расползаясь по нему белоснежными пузырчатыми завихрениями! Они никак не могли насмотреться на это буйство, переводя взгляд с застывшей лавы внизу набережной на искусственный рай вдалеке — Лаго Мартианес. Чудом или кофейным нутром своим Грэт увидела ресторан Rancho Grande. Они были сражены интерьером до такой степени, что простили бы этому заведению посредственный кофий и так-себе-плюшку. Но то, что принесли им, неподвластно вербальности никакой Шахерезады... Это был первый кофе на Тенерифе, от которого таяла душа, это был такой десерт, что за него можно было продать все секретные материалы мира… Память о Rancho Grande навсегда останется в их сердцах. После этого замечательного ресторана они ещё больше влюбились в Пуэрто-де-ла-Крус. Они шли по набережной к комплексу Лаго Мартианес, и их взгляд ловил то чудо-дерево с крутящимися рупорами, то замысловатый ландшафт с озёрами, фонтанами, островками и прочими пляжными радостями... И — с белой завистью к отдыхающим тут! — представляли, как здесь красиво вечером, ночью, утром... Небо начинало розоветь, публики на набережной прибавилось — им пора было уезжать. Когда они неслись по автобану назад, Грэт вдруг подумала, каким же гением был тот, кто придумал систему перекрёстков без светофоров. Идея насколько гениальна, настолько же элементарна: точка пересечения дорог — это центр круга, на который кто первый въехал, того и приоритет. И каждому достаётся определённая длина окружности до своего поворота. — Как лихо мы с этими кругами сегодня справились, — опрометчиво поделилась она своей радостью с бессменным своим водителем... Дальнейшие события изложены в донесении пианистки. |
| Ёндыксу лично. Строго секретно. В одном экземпляре. |
Согласно директивному плану сегодня были успешно выполнены два пункта изыскательских работ, несмотря на препоны, чинимые, вероятно, предполагаемыми и пока не выявленными конкурентами. О чём и спешу доложить. Впереди была точка пересечения трассы TF-2 и аутописты TF-1. И этим маршрутом мы ехали утром. Что произошло, мы не поняли. Вернее, поняли, что вместо аутописты, идущей вдоль океана, мы едем наверх, к центру острова. Сплошная полоса посреди дороги, никаких указателей, дорога узкая и однополосная, остановиться нельзя, куда едем — непонятно. По логике, надо было ехать до первого разворота и поворачивать назад. Что мы, наконец, и сделали, а увидев указатель на TF-2, очень обрадовались. И зря. Крутанувшись на гениальном перекрёстке, мы поняли, что вместо того чтобы ехать на юг, в Лас Америкас, мы едем на север, в Санта-Крус. И тут последовал изысканный текст из уст СБ, потрясший количеством метафор и гипербол. Я знала, что ему легко даются новые языки, да и сама худо-бедно обладаю лингвистическими способностями, но мне пришлось сильно напрячься, чтобы понять мысль, которую хотел донести СБ. Мысль сводилась к монологу Эдика из «Кавказской пленницы»: |
Пианистка выключила светильник на балконе и прислушалась к сонному бормотанию С.Бирлица. — Не кóрысти ради, а токмо волею пославшей мя царицы Тамары, — жаловался он кому-то во сне. «Я ему ехидна», — устыдилась Грэт. |
21. 9. 2007 (10 часов 12 минут)Этот день отдыха от поездок был наполнен событиями, которые напомнили нашим резидентам, что крокодилы-пальмы-баобабы, на которые они извели весь вчерашний день, — дело хорошее, но не за этим они прибыли на Остров-в-Океане. Утро окрасило нежным светом всё, что увидела Грэт, выйдя на балкон. «Почему всё не так? Вроде, всё — как всегда...» — сказал бы поэт. На горизонте напротив отеля Conquistador маячило парусное судно. |
 | — Ба! — ахнула пианистка-гитаристка. — «Крузенштерн»! Душа развернулась, размягшая, и запела вместе с другим поэтом: | |
|
— Откуда тут взяться «Крузенштерну»? — взяла себя в руки Грэт, усилием воли свернув душу в трубочку. — А не «Испаньола» ли это одноногого Сильвера? — осенило С.Бирлица Всё утро они ломали головы, что бы это значило, пока после обеда не потянуло их на сладкое. Про мороженое на Тенерифе можно писать оды — вкуснота необыкновенная, порции здоровенные. Борясь сама с собой, Грэт обычно брала одинарный рожок, который того и гляди готов был сложиться в гармошку под тяжестью наложенной сверху сладости. В тот день она решила соригинальничать: попросила дать ей по половинке двух сортов, то есть всего — одну порцию. Добрая канарка, стоящая за прилавком, протянула ей по-сиамски сдвоенный рожок с двумя горами разноцветного мороженого. Грэт ахнула и от неожиданности зачастила по-русски: — Да я это никогда сроду не осилю! Да я лопну, если всё это съем! Продавщица, с жалостью во взгляде, отвечала ей по-испански, жестами и мимикой поясняя смысл своих слов: — Мадам, Вам надо очень много есть! Грэт осталось только согласиться: в древние времена канарские женихи вообще бы на неё не позарились — до ста килограммов ей было как до той Америки... Они не успели пройти и двух метров, как гора мороженого стала таять. ТАК мороженое они ещё не ели! По правым рукам у них растекались разноцветные ручьи, левые руки лихорадочно вытаскивали из сумки влажные салфетки, попы были при этом отклячены, шеи вытянуты — жуть! И тут на набережной они увидели лавку, на которую и плюхнулись. Лавка, похоже, была спасением не только для них — между своими расставленными ступнями, на тротуаре, они обнаружили две сливочных лужицы. Какое они производили впечатление на почтенную публику, сидящую позади них в рыбном ресторане, они поняли через пару дней, когда, обедая там, увидели вот такую картину... Простите, друзья-моргены! Вечером они отправились в район Mare Nostrum и по дороге, привычно анализируя свои слова и поступки, к ужасу своему поняли, что ситуация с мороженым была провокацией — их пытались вычислить конкуренты, для чего и вынудили Грэт забыть законы конспирации. Они ещё суровей сдвинули брови и нога в ногу зашагали мимо расслабленной публики, беззаботно фланирующей по набережной. Целью прогулки резидентов было выяснить, что за шхуна маячила у берега Лос Кристианос и как она связана с продавщицей мороженого. Если за ними шёл хвост, то они его умотали, бегаючи разными загогулинами между отелями, бутиками и ресторанами. Набегавшись и оторвавшись от потенциального хвоста, они зашли в одну из кафешек на площади у "поющих" фонтанов. Фонтаны вот-вот дожны были включиться, и резиденты в предвкушении зрелища попивали кофе. — Это не Рио-де… тьфу… не Барселона, — оценил С.Бирлиц и то и другое, и, извинившись, отлучился. Грэт доедала десерт, когда услышала страшный грохот, будто кто-то кувалдой сваи забивал. Через несколько секунд грохот повторился ещё раз. «Кого-то где-то закрыли», — подумала Грэт, отгоняя от себя страшные мысли. Когда С.Бирлиц подошёл к столику, она уже понимала, кого где закрыли. — В сортире чуть не замуровали, блин, — озвучил он её догадку. Это было последней каплей — они поняли, что их обложили со всех сторон. Им нужно было срочно менять дислокацию. |
