Стало хорошей традицией начинать рассказы о поездках словами: "Вообще-то мы собирались ехать совсем в другое место". И хотя каждый раз все перестроения на марше были неожиданными и не чаянными, они не меняли сути самогó похода, — краткие привалы между частыми перебежками, — а вызывали лишь алчное желание Греты запихнуть побольше достопримов в новые маршруты.

Но такого подлого удара великая комбинаторша не испытывала давно...

Первый Закон Подлости, открытый Гретой ещё в раннем, но уже сознательном, возрасте, гласил: если мелкая или крупная неприятность произошла с кем-то из знакомых, бди — завтра она может выбрать тебя.

Расслабилась Грета, почти по-макаревически: пусть этот мир прогнётся под нас. Ага, щас! Прогнётся он, как же...

До их отъезда в Иорданию оставалось всего несколько дней, когда "решили самураи перейти границу у реки".

Сначала затрясло родителей СБ:

— Да вы куда? Да мы тут с ума сойдём и с инфарктом сляжем!

В ответ затрясло СБ — потому, что затрясло его родителей. Дочь с выпученными глазами поинтересовалась дальностью полёта израильских ракет и расстоянием от западного берега реки Иордан до забронированного нами отеля на Мёртвом море.

Крутанув несколько раз ручку патефона, чья-то рука осторожно опустила извивающуюся шею змеи с высунутым жалом на крутящийся диск, и сквозь иглЫ шипенье из далёких сороковых донеслось:

Лететь, ковыляя во мгле, не хотелось. Трястись за СБ, который трясся за своих родителей, и за Дочь, которую трясло от пригрезившейся ей картины пикирующего бомбардировщика, не хотелось тем более.

Все дружно посмотрели на Грету. Грета зажмурилась и отменила все брони.

"Все засмеялись, а Ваня заплакал", — сказано у классика.

Долгожданные новогодние праздники разверзлись перед Гретой серыми буднями, розовая Пéтра снова превращалась в Алые паруса...

Эмираты забрезжили сивым миражом не сразу, но внезапно.

Очарованная этой страной Дочь, трижды побывавшая там и в течение нескольких лет безуспешно пытавшаяся уговорить их прикоснуться к рукотворной восточной сказке, в очередной раз произнесла, виновато и вкрадчиво, слово «Джумейра» — и в то же мгновение Google Earth безмолвно и услужливо распластался перед взором Греты роскошным жёлто-зелёно-голубым орнаментом под названием «Мадинат».

Не упасть в обморок от цен на турпакет не позволило лишь пребывание в полуобморочном состоянии по причине сорвавшейся поездки в Иорданию, авансом приуроченной к семейному празднику.

Эмираты же, дразня транжир, легли точно на юбилейную дату.

В проёме отсека бизнес-класса показался коренастый лысоватый гражданин и, поманив пальчиком сидящую на первом экономическом ряду даму элегантного возраста, скрылся вместе с нею в недрах привилегий. Грета с СБ переглянулись: а ведь у сáмого культурного (хоть и экс!) из наших министров вряд ли губа — дура. В смысле Дубая. Ну, раз он вместе с ними летит туда — в зимнее лето...

Позади расположилась то ли весёлая, то ли веселящаяся по причине аэрофобии компания — трындычали все трое одновременно, каждый о своём, вовлекая в орбиту собственной личной жизни рядом сидящих. Неизвестно, надолго бы хватило Гретиной толерантности, не будь в её походной сумке плеера, — грянули аккорды Вивальди, вихрем ворвалось «Лето», зашумело дубравами, зачирикало птахами, взорвалось раскатами грома, рассыпалось мягкими каплями, плюхнулось на ясный небосвод разноцветным полукругом.

А за бортом самолёта, будто в пику поп-классике, сияющая бесконечность раскинула совершенно зимние картинки: то слегка припудренные горные вершины, похожие на засыпанные снегом верхушки подмосковных елей, то длинную толстую облачную перину над почти невидимыми хребтами южных гор, то небесную лыжню, — ровную, прямую, глубокую, — как тогда, в этот день, ровно пятнадцать лет назад, под Звенигородом...

... В абсолютном безмолвии — слышно было только, как падает снег на белые ели, — Она с дочерью и её подругой летела по глубокой лыжне, в полном восторге от абсолютного безлюдья и абсолютной свободы!

Навстречу, по утрамбованной лыжне, как по тропинке, шли двое — Он и его Друг.

"О, как ты красив, проклятый!" — взглянув в его серые глаза, успела Она вспомнить ахматовское и пропала...