Стихия разыгралась-расплясалась не на шутку: пальмы будто шли с дружеской попойки, рискуя свалиться на праздношатающихся курортников.

И только маяк на фоне ярко-голубого неба безразлично и слегка насмешливо поглядывал свысока, подразнивая безудержную шалунью: а вот и не сдуешь!

Расположившаяся у маяка непостижимая по замыслу песочная композиция — с огнедышащим драконом, лопоухим псом и распятым Христом — грозила разлететься в прах, и её автор то и дело поливал своё произведение чем-то укрепляющим из ведра.

А ветер извивался как хотел: то заставлял зажмуриваться, то подталкивал в спину, выгоняя с цивильной набережной к главному променаду Маспаломаса, каковой променад начинается за маяком и тянется до "пляжа англичан", — к берегу океана.

Океан, тёмно-синий на горизонте, переливался оттенками аквамарина у берега, шумными волнами падая на пляж и засыпая его белой пеной, а отползая, оставлял на жёлтом песке замысловатые серые узоры.

Так хотелось разбежаться и плюхнуться в эту пучину, и закувыркаться в волнах-игруньях, и шлёпнуться океанской каплей на канарский берег...

Но мокрый холодный песок остужал пылкое воображение, а ветер, летящий со свистом из-за моря, отгонял от берега — к барханам, дюнам, золотым песчаным карьерам.

Жёлто-золотые дюны жили своей, отдельной от океана и неба, жизнью, доминируя в этой трёхцветной гамме и подавляя всё вокруг: от маяка осталась видна только верхняя пимпочка, от гиганта-отеля — две крохотные башенки, океан выглядывал из песочных волн пролитыми синими лужицами. А по небу летали вихри песка, пучками отрывающиеся от вершин барханов, летали и падали, рисуя картинки на сыпучих склонах, — картинки, которые не успевал ловить фотоаппарат.

Жаркими африканскими ветрами надуло на Гран Канарию это песочное царство, где самоуверенный царь природы кажется мелкой букашкой, ползающей среди куличиков в детской песочнице. И мечутся по дюнам хаотичными точками очарованные и зачарованные странники, — сияющие натуралисты, скромные альтернативщики и скучные консерваторы, — оставляя свои следы, уносимые ветром...

Особенно здóрово было, взобравшись на вершину дюны, плюхнуться со всего размаха на эту мягкую лежанку, разлечься-развалиться барыней — раскинув руки, закрыв глаза, — и слушать, как падают на тебя острые мелкие песчинки.

А дюны затягивали всё дальше и дальше...

Шлёпки мешали ужасно: ходить по песку, а тем более взбираться на песочные горы, было удобнее босиком, да и фотоаппарат надо было держать двумя руками, поэтому Грета то бросала их в песок, то поднимала и шла вперёд. И через какое-то время она вдруг поняла, что давно уже ничего не бросает и не поднимает — шлёпок рядом не было. Крикнув СБ: «Я сейчас вернусь!», она побежала назад.

Чтó её понесло за ними, она сама не понимала: в любом магазине на набережной этих шлёпок — "рупь ведро", а отыскать потерянное в дюнах — "пойти туда, не зная куда".

Это был азарт: кто кого!

Она металась по песчаным горам то вправо, то влево, то вверх, то вниз; она шла то по жёсткому ребристому песчаному полотну, как по стиральной доске, то проваливалась в горячую осыпь, как в мягкую перину.

Она натыкалась то на опознавательные знаки, оставленные пришельцами дальних миров, то на выложенные автографы: "Киса и Ося были тут".

Она размахивала руками и расшвыривала песок ногами — вокруг не было ни души.

Это было неведомое до того ощущение свободы.

Правда, из живописных зарослей, куда они с СБ не рискнули сунуться, выползали голопопые охальники обоего полу и с любопытством поглядывали на одинокую девушку в белом.

Девушка смело топала в неведомом ей направлении, зная, что её Ненаглядный зрит за ней издалека, готовый в случае чего отразить покушение на его собственность.

Шлёпки скучали на склоне дюны. И Грета застыла на ветру, как соляной столб.

Она вдруг поняла, что только что произошло событие, которое уже было в её жизни. Она вспомнила свой сон. Она только что прожила его наяву.

Грета схватила шлёпки и, чуть не расцеловав их, понеслась назад — к СБ.

И они снова пошли по пескам, прокладывая только свою тропинку, снова карабкались по осыпающимся холмам, держа в одной руке башмаки, а в другой — фото-видео, и, взобравшись на очередную высоченную дюну, снова, как накануне у Roque Nublo, чувствовали себя покорителями вершин...

С карманами, полными песка, они медленно брели назад к отелю по изрисованному пузырящейся волной "променаду"...

А вечером они в очередной раз полезли смотреть на закат.

Ещё в день приезда с лоджии своего номера они увидели смотровую площадку на крыше одного из корпусов, а вечером того же дня, гуляя вокруг отеля, не могли не заметить две башни-минареты, куда и решено было отправиться на следующий день.

Одна из башен была найдена почти сразу, вторая — не давалась.

Да и внутренние дворики-патио интриговали: конфигурация отеля имеет замысловатую форму, сочетающую горизонтальную загогулистость с вертикальной неравномерностью, и отгадать, на каком этаже окажется вход в нужное Patio, невозможно.

Даже в свой номер, располагавшийся рядом с одним из них, было сложно попасть, особенно после посиделок в ресторанчиках, — патио каждый раз оказывалось чужим.

Но Парамоши были азартны. Два вечера они убили на поиски всех патио и смотровых площадок. Технические мозги кипели, пространственное воображение бурлило, шаловливые ручонки открывали служебные двери — никаких указателей и надписей ни в одном из коридоров не было. Это уже потом они узнали, что вообще-то для желающих проводится экскурсия по отелю — и по территории, и на смотровые площадки на крыше. Впрочем, коллективные мероприятия на отдыхе они давно исключили из обихода.

В этот вечер им повезло: они отыскали все патио и вышли ко второй башне со смотровой площадкой. И с закатом им повезло: впервые за эти дни на небе появились облака, без которых закат — не закат.

И со всех сторон, освещённые солнечными лучами, побежали по небу весёлые розово-жёлтые комочки, — над ставшими родными дюнами, над мигающим маяком, над темнеющим пальмовым оазисом, над серебристым океаном, — подгоняемые неугомонным ветром.

Солнце хотело опуститься в океан, но уткнулось в облака и зависло, разрезанное пополам, будто мячик из детства.

Сияли веером лучи, сдувался потихоньку мячик, так и не упавший в морскую пучину, а Грета и СБ, насквозь окоченевшие от пронизывающего ветра, бросились отогреваться красненьким и планировать день завтрашний — "... именины сердца..."