ГлавнаяГде  бывали Что  видалиПосудная лавка O...pus'ы

Мгновения осени

Тенерифе — 2007

 
Фотоальбом  На Острове Сокровищ
Автопутешествия  По долинам и по взгорьям
Оглавление

Пролог

Лас Америкас — Ла Калета
Парк Орлов
Канделярия — Санта-Крус-де-Тенерифе
Адехе — Пуэрто-де-Сантьяго
Лоро Парк — Пуэрто-де-ла-Крус
Тейде (Вилафлор) — Ла Оротава — Икод-де-лос-Винос

Пирамиды Гуимар — пляж Тересистас —
— горы Анага — — Ла Лагуна —
— леса Эсперанса — Тейде (Чио)


24. 9. 2007 (8 часов 39 минут)

Ранний подъём, завтрак в пустом ресторане, ветровки-плавки-купальник, карты-схемы, бутылка воды, мармелад-жвачка — и вперёд, по родной аутописте, навстречу солнцу — к пирамидам, африканскому пляжу, лохматым облакам и к бескрайним полям застывшей лавы...


ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (Piramides de Guimar)

Те пирамиды, которые сейчас располагаются в небольшом городке Гуимар,  воссозданы усилиями знаменитого путешественника Тура Хейердала.

Приехав сюда однажды и увидев загадочные кучи камней, нагромождённые в чистом поле, он обратил внимание, что кучи эти, состоящие из кусков застывшей лавы, имеют форму усечённых пирамид, ориентированы строго по сторонам света и весьма похожи на уже известные пирамиды Старого и Нового Света.

Кто, когда и зачем построил пирамиды в Гуимаре, осталось загадкой — письменность гуанчей не расшифрована. Но Хейердал был убеждён — и не уставал убеждать весь мир! — в существовании единой цивилизации или общности культур, а также в наличии транспортных путей "из канар в инки" задолго до открытия Америки неутомимым генуэзцем Колумбом.

И не менее неутомимый норвежец вскоре после открытия пирамид в Гуимаре решил тут навеки поселиться, восстановить пирамиды и организовать на любимом острове Парк и музей, посетив которые ни у кого не должно было остаться сомнений: Тенерифе — это осколок высокоразвитой древней цивилизации, той самой Атлантиды, которую где только не ищут...

Грэт помнила как много лет назад, когда ещё все были живы, приехал в гости к Туру Хейердалу, руководителю экспедиции на лодке «Тигрис», бывший доктор интернациональной команды — Юрий Сенкевич, давно ставший ведущим телепередачи «Клуб кинопутешественников».

Тур гостеприимно распахивал ворота, вёл по саду, показывал свои владения, рассказывал о Гуимаре — и всё это с такой светлой радостью, что было очевидно: уж если человек, который имел возможность выбрать любое место для жизни, выбрал Тенерифе, то это место лучшее на Земле.



Парк производил впечатление.

— Конечно, чувствуется некая искусственность, — делились мыслями Грэт и С.Бирлиц. — Но, приезжая в такие места, нужно заранее выключать в себе скептика. Или не приезжать вообще.

Даже после всего, что они уже видели на Тенерифе, парк был единогласно признан одним из истинных сокровищ острова.

Они вспомнили пирамиды в Гизе и нашли некое сходство тех и этих пирамид — загадочные сооружения на фоне живого города.

Но если там многомиллионный Каир выглядывал небольшой деревенькой между треугольными гигантами, то здесь миниатюрный Гуимар выглядел как мегаполис.

Те пирамиды одиноко и беззащитно разбросаны по голому плато, а эти окружены такими красавцами в белых шапках!

Не захочешь, да увидишь родственные дýши, бродя по тропинке, проложенной между пирамидами.

А рядом с Атлантом, держащим на плечах земной шар, не захочешь, да задумаешься: не намёк ли на Атлантиду? Не Атланты ли строили эти пирамиды?

Или вдруг наткнёшься на летающую тарелку, куда обязательно зайдёшь в смутной надежде: а вдруг полетит?!

А внутри транспортного средства Будущего окажется средство передвижения далёкого Прошлого, на котором рыжие голубоглазые красавцы ездили в гости к приятелям с палками в носу.

На всей территории парка много зелени — пальмы, лилии в небольшом пруду, кусты какие-то с белыми цветочками, цветущие кактусы.

И кактусы с плодами, едят их мухи с комарами...

Такого количества кустов со зрелыми плодами они не видели ещё нигде.

Эти красные шары на толстых зелёных листьях так и манили к себе глаз фотографа. Манили, манили, пока не приманили.

Под одним из кустов лежала россыпь свежеупавших фрукто-кактусов.

И Грэт сломалась. Она вспомнила, как один из консультантов ЦПК однажды обмолвился, дескать, варенье из кактусов, которое вы встретите во всех магазинах Тенерифе, — так себе, а вот спелый кактусовый плод — это вещь!

Она оглянулась, быстренько схватила фрукт и бросила его в сумку.

И заверещала как ужаленная. Как ужаленная сотней пчёл. Сотней пчёл, защищающих свой улей. Свой улей от воровства. Не воруй, Грэт.

Взгляд Ненаглядного она расшифровала как единственно возможный, пушкинский, вариант:

— Какая ты дура, мой ангел!

— Как же я доносы... тьфу!.. донесения долбить буду?! — ужаснулась пианистка.

Кино про общность культур и про плавание через Атлантику она не смотрела, а посматривала, пытаясь в темноте вытаскивать те мелкие иголки, которые впиявились в пальцы левой руки, казалось, навсегда.

И еле дождавшись окончания сеанса, пулей ринулась в заведение для сеньорес и кабальерос, вышвырнула предмет своего искушения, вытряхнула сумку и сунула руку под струю холодной воды.

Тщетно. Иголки она потом выковыривала из себя весь день.

Дальше по курсу был пляж Тересистас  — по уже родной TF-1, сквозь Санта-Крус, до небольшого городка Сан-Андрес (San Andres).

Ещё до поездки, рассматривая фотографии консультантов, Грэт казалось, что где-то нечто подобное она уже видела. Смутные сомнения не давали покоя, терзали. До тех пор, пока она не оказалась на высокой смотровой площадке над этим пляжем.

Грэт взглянула окрест, и душа её воспоминаниями критскими уязвлена стала...

— СБ, это же  озеро Курнас!

Вода у берега была окрашена абсолютно теми же тонами, как тогда — нежно розовая кружевная оборка переходила в изумрудную каёмку, будто пришитую к сапфировой глади океанского полотна.

Смешные пальмы, выполняющие функции пляжных грибков, были похожи на швейные булавки, воткнутые в песочного цвета поролоновые ложа игольницы.

Над океаном поднимались чёрно-красные скалы, создавая чудовищно несоответствующий контраст той искусственной финтифлюшности, которая лежала у их подножья.

Не задержаться, не окунуться, не побродить по золотому песку, не сфотографировать снизу ту смотровую площадку-мирадор, откуда только что они смотрели на пляж, — было противоестественно. И пока С.Бирлиц плескался в водах Атлантического океана, Грэт озирала окрестности.

Санторини!  Санторини! Санторини! — зачирикала вдруг проснувшаяся птичка на ветвях её души.

На скале, справа от пляжа, Грэт увидела прилепившиеся домики — привет от Фиры...

«Чё-то с Грецией я неправа... Не обиделся бы Тенерифе!» — думала рождённая после встречи с Грецией, когда они тронулись в путь дальше, наверх, в горы Анага.

На их счастье горная дорога снова была пуста, и они снова крутили головами направо-налево, заталкивая в себя всё вновь увиденное.

Как сформулировать то чувство, которое они испытывали, поднимаясь всё выше и выше в горы?!

Взгляд Грэт выхватывал отдельные домики под черепичными крышами, и воображение тут же переносило её в ту жизнь — в тишину, уединение, созерцание.

Сознание ехидно интересовалось:

— А ты смогла бы так?

И душа отвечала:

— Отстань! Я так хочу...

Восторг и восхищение приподнимал их над сиденьями в попытке заглянуть дальше, ниже, назад — успеть снять на фото-видео то, что мелькало за окном машины...

Дорога — узкая, извилистая, спрятанная на поворотах за скалами — не позволяла остановиться, и они с нетерпением ждали ближайшего мирадора.

Они останавливались на всех возможных мирадорах, поднимаясь над океаном, побережьем, и на каждом мирадоре открывалась новая панорама.

Кусочек бухты у Сан-Андрес становился всё меньше, зелёных склонов всё больше, облакá становились всё ближе...

На мирадоре El Bailadero,  на вершине отвесной скалы, открылась такая панорама, что поведение и состояние двух взрослых людей можно было бы охарактеризовать словами поэта "задрав штаны, бегом за комсомолом".

Они тормознули у "кармана", вылезли из машины и вздрогнули от пронизывающего ветра, сбивающего с ног. Пока Грэт натягивала ветровку, её солидный СБ, цепляясь за ветки и камни, пополз на небольшую скалу над дорогой.

Вопли раздались одновременно:

— Ё-моё! Мама дорогая!

— Ты куда?! Слезай щас же!

Спустившийся СБ смог лишь произнести:

— Там такое!!!

Грэт уже вползала на ту скалу, когда ей вслед неслось:

— Не кебенизируйся только!

«Теперь я знаю точно, ЧТО буду вспоминать в свой последний час», — думала Грэт.

Она стояла на пятачке, пошатываясь от порывов ледяного ветра и помутнения в очах...

Cправа внизу открывался вид на леса-горы-долины восточного берега полуострова Анага, слева под её ногами была лесистая пропасть, а дальше — горы-леса-ущелья бéрега северного.

И горная дорога, змейкой, на Таганану...

Грэт видела, как рождались облака: над её головой носились в разные стороны белые хлопья, распадались на кусочки, цеплялись за лапы сосен, превращаясь в длинные рваные лохмотья.

А с другой стороны вдруг на гору опустилась пуховая перина, хотела полежать, да раздумала, взвилась вверх и, задев за выступ скалы, треснула и рассыпалась пухом и перьями...

А потом начался тот самый реликтовый лаврово-вересковый лес, ради которого и плывут на Гомеру. Не зная о том, что здесь есть такое сказочное чудо, легко проскочить мимо, и они тормознули в нужном месте, скорее, интуитивно. И пошли по тропинке...

Как передать впечатления от запаха воздуха?!

Как рассказать о шорохах в тишине?!

Какими красками живописать бесчисленные варианты зелёного оттенка, переходящие один в другой, переплетающиеся между собой, накрывающие собой землю?!

На эту землю хотелось рухнуть и по-газмановски втягивать её ноздрями...

Падать не стали: неизвестно, понравилось бы это посягательство хозяину-лешему, который наверняка подсматривал за ними из-под куста можжевельника.

И ещё по наводке консультантов Центра они нашли скважину в горах — красные скалы, поросшие деревьями.

Кроны деревьев местами соединялись, создавая навес над головами путников, которые как завороженные топали в этом каменном коридоре, оглядываясь на оставленную машину...

И мирадоры на крутых поворотах, где не знаешь, чтó больше впечатляет: то ли круглая, покрытая зелёной шапкой скала, стоящая на повороте серпантина, то ли то полотно, — по другому не скажешь! — что расстилается внизу.

А внизу лежала Ла Лагуна, плавно переходящая в Санта Крус...


ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (San Cristobal de la Laguna)

Ла Лагуна  — это древняя столица Канарских островов, основанная как место пребывания резидента испанских королей.

Произошло это в 1496 (или 1497) году, после завоевания острова конкистадорами (а попросту — оккупантами) под командованием Алонсо де Луго. И до 1723 года город был и административной столицей, и центром духовной жизни, и культурным очагом острова.

Галантерейное время закончилось, сильный победил красивого — столицей острова стал Санта-Крус-де-Тенерифе. Но до сих пор древняя Ла Лагуна остаётся религиозным центром — здесь находится резиденция епископа; а местный университет основан раньше московского, в 1744 году.

В 1999 году древняя столица архипелага была занесена ЮНЕСКО в список достояний человечества за первый в мире опыт применения квадратно-гнездовой системы в градостроительстве, что в эпоху гужевого транспорта было гениальным решением и что стало сущим кошмаром для иностранных автотуристов через столетия...


Ещё перед поездкой, разглядывая эти красные стрелочки, намекающие на одностороннее движение, лишённое всякой логики, Грэт сильно сомневалась, что у С.Бирлица возникнет желание вспомнить детскую игру в настольный бильярд и очутиться в шкуре шарика, катящегося по жёлобу. А уж после кувыркания по Икоду...

— Никаких заездов ни в какие лагуны, — сказал он накануне как отрезал.

Ла Лагуну посмотреть хотелось. И Грэт долго кумекала над схемой города, пока не сообразила, на что надо обратить внимание главного резидента, чтобы тот принял правильное решение.

— Вот смотри: дорога из гор в лесá будет проходить точнёхонько через Лагуну, а вот этот квадратик рядом с дорогой — парковка. Да и Анагу с Эсперансой надо чуть-чуть разбить, чтобы впечатления не скомкались.

— Если будет парковка, остановимся, — смилостивился СБ.

Парковка оказалась рядом с главной площадью, Plaza del Adelantado,  названной так в честь официального представителя испанской короны на вновь освоенной территории, — аделантада.

Часто пишут, что площадь является самой красивой на архипелаге, и с этим не поспоришь: площадь очень гармонична — ничего лишнего, выбивающегося из стиля и времени.

За тот час, что они провели в древней столице, они успели пройти только по двум пешеходным улочкам и смогли-таки почувствовать атмосферу города.

Сочетание нарядной разноцветности фасадов домов с очевидным архитектурным аскетизмом создавало впечатление крепостных стен, защищающих что-то более интересное, яркое, живое от внешнего мира.

Они с сожалением покидали Ла Лагуну, понимая, что сюда надо приезжать хотя бы на несколько часов — и гулять, задирая головы на соборы, заходить во внутренние дворики с балконами, сидеть в сквериках, а лучше всего — заблудиться.

И только тогда, изломавши язык об названия улиц и победивши свой топографический кретинизм, можно было бы сказать: мы были в Ла Лагуне!

Bosque de la Esperanza  — леса Надежды — снова сосны, горы, облака...

На некоторых мирадорах они даже сожалели, что этот день был замечательно ясный: им, стоящим над лёгкой облачностью, так хотелось увидеть сплошную пену, подобную той, что они видели из самолёта, — ан нет!

Со всех мирадоров открывались потрясающе чёткие панорамы с горными лесами и лесистыми горами, россыпью игрушечных домиков на широких просторах долин и равнин — и редкими облачками над этой красотой!

Они остановились на мирадоре у Montana Grande, рядом с Pico de las Flores, — где-то тут опальный генерал-губернатор острова Франко вместе со своими сподвижниками разрабатывал план военного переворота в Испании, и, говорят, тогда-то и прозвучал пароль к общему сбору: "Над всей Испанией безоблачное небо".

Может быть, может быть...

Они вспомнили об этом, сидя на лавочке в лесу рядом с беседкой для пикника, и диву дались: если бы их сюда сослали, вряд ли бы они стали массы к бунту призывать!

Сосновый лес потихоньку редел, всё чаще стали появляться лысеющие скалы с взлохмаченными колючками, менялись краски, менялась линия горизонта — одно оставалось  неизменным:  отовсюду  был виден  Тот, с кем они ехали прощаться.

На одном из поворотов они резко затормозили — перед ними высилась полосатая скала.

Поразило идеальное цветовое сочетание полос, особенно на фоне синего неба, — скала будто взмывала вверх, чтобы подразнить купающуюся в предзакатных солнечных облачках соседку, обсерваторию.

Им надо было спешить: впереди ещё был путь по кальдере — тот, что они проделали в прошлый раз, и было очень интересно сравнить Красоту утреннюю и предзакатную.

Вечерний макияж Кальдеры был идеален: он не испортил утренней свежести, а лишь подчеркнул её внутреннюю силу и характер. А у путников опять было ощущение полной оторванности от мира: за всю дорогу до развилки на Чио они встретили только одну машину.

Вообще эта дорога, да ещё и на закате, вызывала жутковатое ощущение: с обеих сторон лежат огромные чёрные, блестящие на солнце, куски с обсидианом — и ничего больше...

И им казалось, только на этой дороге можно понять по-настоящему, что такое Вулкан Тейде.

И только здесь оживает картинка с тем спрутом, которого язык не повернётся назвать "маленьким"...


Вулкан Тейде — вид сверху

Тишина у мирадора Narices del Teide  стояла такая, что Грэт и СБ поймали себя на том, что разговаривают шёпотом. Они взяли по монетке, размахнулись и швырнули их в застывшую лаву, как в бездонную пучину...

Чтобы вернуться... Чтобы заночевать на Постоялом Дворе... Чтобы увидеть здесь рассвет и закат...




Солнце уже опять спешило в объятья Гомеры, когда они вернулись в отель.

Бросив на стол похудевший планшет с картами, освежившись и переодевшись, они выходили из номера, когда СБ, обернувшись на их отражение в зеркале, заметил:

— Мы с тобой отощали, как собаки канарские!

По дороге в ресторан на обедо-ужин они в очередной раз, будто подсматривая в замочную скважину, как загипнотизированные, следили за слиянием двух возлюбленных душ — зрелище завораживало.

Всё вокруг в эти несколько минут было только фоном, декорацией для этих главных героев — и пальмы, и яхты, и люди, замирающие у балюстрады набережной с фото- и видеоаппаратами.

Потом в зале гас свет, и зрители расходились кто куда...

Они тоже разошлись — сначала была "Риоха"  и много всякой рыбы в ресторане с пушками, потом был кофе-паризьен и много всяких десертов в любимом ресторане с падающей пальмой под пение почти-Бинга-Кросби. Встрепенувшиеся организмы радостно запихивали в себя всё, что стояло на столе, радуясь завтрашней автопередышке.


Они прогуливались в глубокой ночи вдоль сверкающего берега.

Они выгуливали свои организмы, они не строили никаких планов на завтра.

Они захотели прожить завтрашний день бездумно и безмятежно.

И их организмы потребовали продолжения банкета.

— Айя-яйя-яйййй... Компа-а-ньяяяя... — неслось из недр отеля, когда они открывали калитку с променада.

На сцене Cafe de Paris,  где проходили ежевечерние шоу, стояла уморительная пара: огромный толстяк с какой-то дудукой казался гигантом рядом с щуплым напарником, который казался ещё миниатюрнее рядом с ним.

Рулады выводил маленький-щупленький, с испанской гитарой. И как!!! Он плакал, он шептал, он умолял, он взывал...

— Куку-руку-кууууу... — отвечал ему толстяк.

Душа Грэт тянулась за этим заунывным звуком, и почему-то хотелось плакать.

Заказанный бокал очередной "Риохи" был лишним — организм, растревоженный жалостной песней, выталкивал Грэт на сцену, и она уже готова была обогатить смешной дуэт третьим голосом с русским вариантом слов: «Ойё-ёйё-ёёёй...» И только отрезвляющий взгляд С.Бирлица помог справиться ей с нахлынувшей ностальгией: они не могли ещё позволить себе расслабиться и произнести слово "коллектив" — на их карте остались неохваченными ещё несколько крестиков. Да и случайно ли появление в отеле этих тоскующих по компании мачо?!

И, дослушав песню одинокой души и хлопнув ещё по бокальчику, отправили они свои организмы на заслуженный отдых.